Магнитогорские победители

Эти давние уральские дни
Двадцать второе июня сорок первого. Тома Шутова в компании подростков в магнитогорском “Магните” смотрит “Фронтовые подруги” с Зоей Федоровой, санинст-руктором, помогающим раненому бойцу-красноармейцу. Неожиданно в зале вспыхивает свет. Мужчина вещает: сегодня, в 4 часа утра…Взрослые уходят, а молодежь остается и уже совсем иначе воспринимает происходящее на экране. Может быть, именно в те минуты определилась будущая жизненная биография девушки.
В доме Шутовых висела карта мира, где отец, Петр Игнатьевич, отмечал штри-ховкой оккупированные фашистской Германией территории. Понятно было, что черед страны Советов близок. И вот из Магнитки уходит первый воинский эшелон с добро-вольцами и мобилизованными 1905-1918 годов рождения. Один вагон – пассажирский, для женщин-медиков, остальные – товарные, для мужчин-воинов. Духовой оркестр иг-рал “Если завтра война”. Композиторы не поспевали, война уже шла. Томин отец тоже уезжал, но попрощаться толком не удалось, ведь он возглавлял эшелон. Только и ска-зал жене: ”Лена! Береги детей, мы разобьем фашистов, попьем чай в Берлине и я ско-ро вернусь”. 22 июня 1944 года младший лейтенант Шутов пал смертью храбрых при штурме линии Маннергейма. Награжден орденом Красного Знамени. Посмертно. В Магнитогорск вместо него вернулась полевая сумка с семейными фотографиями, письмами из дома, носовым платочком, алюминиевой ложкой, блокнотом, карандашом и неотправленным письмом…
Восьмое мая сорок пятого. Студентка Челябинского медицинского института Та-мара Шутова в компании новых подруг слушает радиорупор на здании почтамта. Аме-риканцы уже передали, что гитлеровцы 7 мая капитулировали. Совинформбюро мол-чит. Откуда девчатам знать, что Сталин отказался признать капитуляцию перед запад-ными союзниками и потому потребовал вторичного низложения фашистов, перед на-стоящими победителями – советскими войсками. На занятия будущие медики опозда-ли, но преподаватель, узнав о скором сообщении о Победе, наоборот, спровадила Та-мару дослушаться до радостной вести. Увы, наступил вечер, пришлось вернуться ни с чем в общежитие. В комнате жило 40 девушек, так что устроили сменное ночное де-журство у радиорупора на здании райкома партии. И только под утро уже 9 мая нако-нец-то пришла долгожданная весть. Девчата больше не заснули, а утром по дороге в институт делились ей со всеми, поздравляли прохожих, еще не информированных о Победе. Конечно, ни о каких занятиях речи больше не шло. Возле обкома ВКП (б) на-чался грандиозный митинг, где славили воинов, Сталина. Гуляли до поздней ночи. Плачущих не было. Хотя многие на войне потеряли родных, как и Тамара, и потому, казалось, должны бы поминать и скорбеть.
Тамара Петровна Градобик и сейчас помнит эти давние уральские дня, как буд-то они случились вчера. На 9 мая ходит на братские могилы воинов, умерших от тяже-лых фронтовых ранений в тыловом Магнитогорске. А когда бывает в Москве, то посе-щает Красную площадь, Мавзолей Ленина, Александровский сад с Вечным огнем у мо-гилы Неизвестного солдата.

DREIZEHN ZWANZIG
Тысячу дней и ночей Cемен Григорчук провел в детстве под этим “именем”. В переводе с немецкого тринадцать двадцать. Личный ненавистный номер в годы прину-дительных работ в гитлеровской Германии начала роковых сороковых…
Родился он километрах в двадцати от границы в глухом украинском закарпат-ском селе Загоряны. Учился, на каникулах пас лошадей. За этим любимым занятием его и застала весть о нападении фашистов 22 июня. Паника была недолгой. Взрослые хорошие мужики ушли, остались одни полицаи, которые ринулись растаскивать кол-хозное имущество. Правда, немцы-оккупанты провели повторную “коллективизацию” и установили уже их ORDNUNG. Об учебе пришлось забыть, а потом и вовсе их, паца-нов, собрали и отправили в DEUTSCHLAND.
По приезде выгрузили из товарняка м согнали в какой-то HAUS. Раздели. До-родная FRAU по ведомым ей одной показателям молчком тыкала пальцем в избранни-ков и палачи тащили кого куда. И вот, несмотря на тщедушный вид, она ткнула и в Се-мена. BURGERMEISTER повез заказчику работника. BAUER брезгливо оглядел его видок и отказался. Мол, мал и слаб. Что делать? Жалостливо вздохнув, HERRMANN VITA …оставил себе. Несмотря на протесты своих семейных, кроме дочки EHRIKA. Семена они переименовали в SIEMANN. Работалось крайне тяжело. Удивительно, но более всего уставал от непривычной даже для сельского пацана дойки коров. Руки ны-ли, пальцы никак не могли избавиться от мозолей. Единственной радостью были улуч-шавшиеся вести с фронта, которые просачивались через понятные и с его скудными познаниями немецкого разговоры немцев. Когда PAULUS сдался в плен под Сталин-градом, у них был объявлен трехдневный траур, видно, поняли, что это начало конца, ну а ему как глоток свежего воздуха и надежда на освобождение.
Но до того было еще ой как далеко. Вместо родного Востока (нашивка OST на курточке столь диким образом грела душу) выслали на крайний WEST - полноводный RHEIN. Поселили на чердаке. Условия не жизни, а существования самые скотские. Бревенчатые полы, чуть застеленные соломой – постели. Полгода не переодевались ни днем, ни ночью, ни на работе, ни в казарме. Завшивели. В основном рыли окопы для предотвращения наступления союзников на втором фронте. Cреди заключенных – русские (таковыми считались и он, украинец, и вообще все согнанные из Советского Союза), поляки, итальянцы, французы, англичане. Уж как фашистам нравилось разда-вать печеный на опилках хлеб! Они его даже не делили, а высыпали на всех скопом. 200 булок на 600 человек. Разбирайся, разноязыкая братия, самостоятельно. Понятно, кто стащит лишнюю пайку, могли и прикончить на месте. На то и был звериный расчет. Явственно помнит одну мощную битву. Их рассадили по плотам и выставили в качест-ве живого щита. Ладно, американские летчики развесили осветительные ракеты и, рассмотрев, разгадали коварный замысел врага.
Потом перевели в лагерь PFERDE. На место сожженных в камерах предыду-щих его обитателей… Смерть показалась вовсе неизбежной и Семен с дружком-киевлянином Митей Цыбенко рискнули бежать. Поймали и для первого раза заставили рыть пулеметные гнезда под непрерывным огнем. Поняли, что живыми не выбраться и уж тем более ничто не могло остановить от новой попытки. Спрыгнули со второго эта-жа, удачно добрались до железнодорожной станции. Не пешком же выбираться. При-вели в какой - никакой вид припасенную гражданскую одежду без осточертевших ярлы-ков. Набрался Семен храбрости и в присутствии фашистов на приготовленные 50 ма-рок стал покупать билеты. Боже мой, нет сдачи. Ладно, без билетов забрались в по-езд, благо дело было ночью, и наконец-то отправились. Прибыли в DORTMUND. Пере-садка, удачная покупка билетов. Едут в GAMM. Контролер поймал, почему предыду-щий перегон не оплатили? Выкрутились, мол, бомбили, туда-сюда. Получив штраф, отстал. Зато в очередной кассе порядки ужесточены. Без документов не дают билетов. Да и жрать хочется, а без карточек тоже ничего не купишь. Семь суток скитались без еды. Ослабели донельзя. Открылись с виду добродушному пожилому немцу. Вместо билета он вернулся с… полицейскими. “ACHTUNG!”- Семену по морде, Мите как стар-шему досталось и палками. И они опять в концлагере. Начальник лагеря, узнав что не англичане, а русские, почему-то убрал приставленный к сердцу пистолет. Воспользо-вавшись минутной паузой, опять удрали. Пошли по ручью, чтобы собаки не взяли след. Добрались до какого-то хутора. Слышат польскую речь. Покормили здесь пусть и не-чищеной картошкой. Вдруг мотоцикл. Немецкий офицер схватил, но после расспросов так же неожиданно отпустил. Выходят на открытое место, заводские трубы –RIDA. Пе-ред мостом через реку вырастает словно из-под земли часовой. Садится на велосипед и командует бежать с ним рядом. Невмоготу. Сходит с велосипеда и пешком доводит до завода. Здесь они не нужны и вручают направление в RIBBESBUTTER. На вокзале чуток повезло, какие-то немки-пассажирки попросили погрузить чемоданы и расплати-лись 5 сигаретами, которые тут же выменяли на хлеб. Наконец приехали в GIFORN. Круг замкнулся - опять в семье VITA. EHRIKA настояла не выдавать, хотя за то запре-тили появляться вне дома. Нет худа без добра. Мгновенной операцией захватив село, американцы решили устроить штаб, что логично, в доме BURGERMEISTER. Теперь уже Семену пришлось договариваться с союзниками оставить в живых недавних не-мецких хозяев. Американцы отплатили за сотрудничество обильным угощением, чего Митя не выдержал и пришлось его…похоронить на здешнем немецком кладбище.
Из BERLIN пришла весть о Победе. Казалось, вся DEUTSCHLAND осветилась от зал-пов и фейерверков. Но переговоры шли медленно и американцы вознамерились увез-ти русских за океан. Довезли уже до французской границы, но в ESSEN пришла коман-да вернуть. Увы, путь домой оказался длиннее ожидаемого. В советской зоне встрети-ли неласково. Солдаты-победители в глаза бросали горькое “Изменники!”. Доходило и до мордобоя. Пешком прошагали Германию, Польшу, Белоруссию. После американ-ских пайков опять вспомнились годы германского плена и жизни впроголодь. К счастью, война еще не окончилась и их все-таки зачислили в Красную Армию и отправили на Дальний Восток. Пока добирались, были повержены и японцы.
Семену было предписано осесть в Магнитогорске. В сортопрокатном цехе ММК поработал слесарем. Опять выручило знание немецкого. Довелось осваивать немец-кий стан “300-3”. Перевели в бригадиры, потом в мастера, помощники начальника цеха по механическому оборудованию. Избирался председателем цехового комитета проф-союза, награжден орденами “Знак Почета” и “Трудового Красного Знамени”, медалями. Счастливо сложилась и личная жизнь, последним и потому самым дорогим подарком правнучка Наташенька.
На пенсии уговорили поработать на Банном озере. И ведь надо же такому слу-читься, что, вклинившись в разговор приехавших на выходной в дом отдыха команди-рованных на ККЦ немцев, передал им просьбу найти семейство VITA. Так получил вы-зов, оформил визу и с помощью руководства ММК съездил еще раз, уже по доброй воле в новую, мирную DEUTSCHLAND. EHRIKA, ныне VERNEKE, под восемьдесят ли-хо водящая MERSEDES, была до слез счастлива и безгранично гостеприимна.

Cыновье спасибо
Тридцатые годы минувшего века стало модным безмерно хаять. Cельские пацаны Миша Мягков и Марат Валеев никогда этого не делали. Хотя у них поводов для этого было, кажется, как ни у кого. Магнитка напрочь перевернула их размеренную крестьян-скую жизнь. Они не выбирали свои судьбы. За них это сделала сама Родина-Россия. Так русский из Татарии и татарин с Урала, обучившись на машинистов паровоза, при-ступили к работе в ЖДТ на ставшем в считанные годы легендарном Магнитогорском металлургическом комбинате имени Сталина. И вдруг грянула Великая Отечественная война. Опять выбора не было. Когда Верховный Главнокомандующий объявил Отече-ство в опасности, конечно, сорвались воевать за освобождение страны Советов. Цехи комбината и железнодорожные помещения на глазах пустели и вот уже Миша и Марат в числе первых сотен мобилизованных Магнитогорска отправляются товарным эшело-ном в Челябинск. Дальше их пути-дорожки навеки разошлись. Мягков оказался в чу-десном городке на Свири – Лодейном поле. Дальше вверх на баржах. На арке ворот лагеря висел аншлаг: «Дадим Волго-Балтийский канал в марте 1943 года!”. Все рабо-ты на канале были прекращены и ребят переправили под Ленинград. Красные коман-диры при комплектовании частей из новобранцев определили Мишу в связисты. Часть приступила к сооружению оборонительных рубежей - противотанковых рвов, дотов, дзотов. Батальон являлся резервом Северно-Западного фронта и потому то и дело перебрасывался с места на место. Приходилось минировать и разминировать, стро-ить мосты, наводить переправы. Особенно много сил было отдано строительству до-роги через топкое болото Невий Мох. Дорога состояла из бревенчатых настилов и слу-жила для танков и автомобилей. Это была практически единственная дорога, по кото-рой обеспечивалось материально-техническое снабжение всего фронта. Впереди бы-ли бои под Старой Руссой, уже в составе Прибалтийского фронта: форсирование реки Великой, наступательные действия в районе Ново-Ржева. Ох, здесь у Миши был фор-менный час истины! Приказ был жесток: навести понтонную переправу, а про свои ук-рытия …забыть. Два часа бойцы лежали на открытом поле под перекрестным обстре-лом готовых к наступлению советских войск и обороняющихся гитлеровцев. Поднял Миша голову – вокруг одни воронки и трупы, трупы, трупы.…Понял, что родился в ру-башке. Потом батальон был переформирован и введен в состав инженерно-саперной бригады. Прибыли в Лодейное Поле. Боже мой, на месте “чудесного” городка усилиями фашистов остались одни развалины…В составе Карельского фронта под командова-нием К. Мерецкова бригада подготовила выход к советско-финской границе. В третью годовщину войны началось наступление южного крыла Карельского фронта. Тяжелей-шим участком стала быстрая, судоходная Свирь. В жаркий полдень после мощной арт-подготовки наши войска двинулись вперед, в реку – на двухстах автомашинах-амфибиях, лодках, плотах, любых плавучих подручных средствах. Под вражеским ог-нем наводились понтонные переправы для пропуска техники. К вечеру были наведены два моста и двадцать паромов. Главные силы, включая танки, устремились на отвое-ванный правый берег. За успешное форсирование Свири всем его участникам была объявлена благодарность Верховного Главнокомандующего товарища Сталина, а Мо-сква салютовала Карельскому фронту, за три дня боев освободившему 200 населен-ных пунктов. Батальон был удостоен ордена Красного Знамени и стал именоваться Свирским. Было взято направление на Олонец. Многие считали эту местность вовсе непроходимой. Но наши солдаты под вражеским огнем построили дорогу, преодолели болото и буквально на плечах противника ворвались в тыловую зону его укрепленного района. В конце июня Кировская (Мурманская) железная дорога была очищена от не-приятеля. Столица нашей Родины вторично за неделю посылала Карельскому фронту приветственные залпы из 224 орудий. Незаметно проскочили государственную границу с Норвегией, с боями дошли по побережью Северного Ледовитого океана до Киркене-са.
Марату довелось прожить не менее напряженную фронтовую жизнь. Его, от природы маленького да удаленького (которого из-за этого даже не брали в военкомате в Крас-ную Армию, пришлось словчить и вытянуться на цыпочки), да плюс машиниста парово-за, направили в механики-водители танка. Что скрывать, бывало жутко в многотонном чудовище, за которым охотились артиллеристы, летчики, саперы, “свой брат” враже-ские танкисты. И Марат выбрался на …свободу. Но как! Стал ответственным за опера-тивный ремонт поврежденной техники. Его обязанностью было по ходу боя, располо-жившись на броне, зорко следить за подопечными и мгновенно выдвигаться в самое пекло и запускать наши танки, срывавшие атаку зачастую из-за не самых безнадежных отказов техники. Восемь раз Марат выбирался живым из горевших танков, которые, потеряв подвижность, становились особенно желанными целями для неприятеля. Не раз Марату доверялось и отправляться на малую, южноуральскую, родину, в Челя-бинск (по военному – Танкоград), где из магнитогорского металла был изготовлен каж-дый второй танк Великой Отечественной. От Сталинграда по южному флангу пролегал фронтовой путь Марата Бикаева, и как сравнить, что было сложнее и опаснее, холод-ные, болотные дороги Миши Мягкова или его жаркие, от танкового двигателя и огневых залпов.
Оба все-таки вернулись живыми, хотя и не убереглись от ранений. О работе на локо-мотивах больше речи не шло. Марата c подпорченным зрением попросили перейти осмотрщиком в вагонное депо Южноуральской железной дороги, где он и проработал десятилетия. Карьеры не сделал, хотя более авторитетного человека здесь не сыс-кать. Не раз избирался профсоюзным вожаком. А каким он был председателем, скажет один лишь факт – Марат Валеевич и поныне живет в домишке первостроителей Маг-нитки почти его возраста в поселке Железнодорожников. И не сидит на лавочке, а воз-главляет совет ветеранов железнодорожников, совет самоуправления. Не поверите, но на прошлых выборах показал на соседа по поселку и того выбрали городским депу-татом. Вот вам и предвыборные технологии.
Михаил Васильевич Мягков, тоже коммунист и советской, и новой России деся-тилетия после войны так же трудился в железнодорожном транспорте не менее леген-дарного треста “Магнитострой” по фронтовой специальности - связистом. Утянул за собой и жену, дежурную по переезду, так что “Гудок” читали по-семейному. Крестьян-ская жилка не утратилась, он уговорил своего отца стать на склоне лет сторожем пер-вого коллективного садоводческого товарищества “Строитель”, а сам заложил сад-огород, который и после его смерти цветет и радует нас, детей, внуков и уже правну-ков. И особенное ему, с молоком матери впитавшему уважительность к соседнему по деревне нерусскому татарскому люду, сыновье спасибо за науку дружной жизни с не-русской россиянкой. Как знать, не потому ли и с Маратом Валеевичем Бикаевым, хо-рошо знающим нашу интернациональную семью, мы как отец с сыном и дочерью.

В оккупации
Маше Тюхта, селянке-хуторянке-ростовчанке, было всего двенадцать лет, когда в июне сорок первого началась война. Папа, конечно, тут же ушел на фронт. А у них еще ровно год продолжилась советская мирная жизнь. К колхозной земле (тогда “Спартака”, потом переименованного в “Победу”) относились по-хозяйски. Сено косили только там, где трактору не проехать. Плодородная нива распахивалась полностью. На бескрайних донских просторах подрастала богатейшая пшеница, они, подростки, помо-гали взрослым полоть и потому содержать поля чистыми-чистыми. Но упорство соб-ранных со всего Советского Союза защитников Москвы-столицы заставило германское командование изменить направление главного удара. Ростовчане оказались на пути карателей в Сталинград. Своевременно эвакуировали только трактора, личный и кол-хозный скот тоже было собрали, догнали до Дона, но переправиться не удалось и вер-нули назад. Когда молча отступали наши (летом да в ватных брюках!), было смертель-но обидно. Старики сокрушались: ”Нет у нас армии”. А двадцать восьмого июня 42-го года они и вовсе ахнули. Прямиком по пшеничному полю мчались десятки и сотни мо-тоциклов. В них отборные гитлеровцы – опьяненные всевластьем, как один молодые, здоровые, белобрысые. За ними двигались грузовики с пехотой и военная техника. Следом – поляки, венгры, румыны, “свои” власовцы, изменники Родины. Поначалу Ма-ша с мамой, младшими братишкой и сестренкой перебрались жить в коридор, спали на земляном полу. За людей их не принимали, не общались. Наша хата крайняя, возле речки, так оккупанты разденутся догола и без стеснения плещутся. Потом и вовсе из хаты выселили в палатку. Грабили все подряд. Раз 80-летняя бабушка сделала заме-чание назвавшемуся французом власовцу, отлупил. Конечно, разные они были. За-помнился фашист, который все плакал над фотографией со своей фрау и сыном-дочерью. Говорил, что он рабочий и ему война не нужна: “Гитлер-капут, Муссолини-капут”. Угощал леденцами. Когда дружок попытался лишить последних постельных принадлежностей, подбежал сзади, развел руки и пинком под зад вышвырнул вон. Школьные занятия были прекращены. Радио не было, информацию черпали из раз-брасываемых с самолетов листовок. Летят их бумажки: ”Москва пала, Сталинград пал, войска вермахта подходят к Уралу”, наши, наоборот, успокаивают: “Враг остановлен”. Кому верить? Серебряный юбилей Великого Октября не праздновали, но помнили. Староста разумный, вроде и немцам не перечит, но своим приказал не допустить эва-куации оставшейся техники и молочного стада. Мужики непрерывно ломали и “ремон-тировали”, а стадо загнали в такие дебри, что пусть несколько штук сожрали волки, за-то большинство буренок самостоятельно вернулись домой, когда немцы сгинули. Но до того их ждала кровавая трагедия. Маршал Жуков послал в эти края танковый полк и немцев на время выбили из села. Но они вернулись и стали разбираться. В хате исты-кали штыками все укромные местечки. Старосту спрятали далеко. Носили ему еду. Тринадцатого декабря фашисты согнали со всех 300 дворов жителей, поставили в центр полсотни арестованных самых деятельных борцов с их полицейским режимом. Целый день мерзли на ветру и морозе. Часами на площадке слышались голоса разлу-ченных матери-активистки и ее сыночка: «Мама” и ”Сережа”. В 10 вечера с садистски-ми улыбками хладнокровно расстреляли. Эта дикая картина свежего снега и алой кро-ви навсегда отпечаталась в памяти Маши. Фильмы про войну смотреть без слез сил нет. Похоронили всех в единой братской могиле... 16 января 1943 года село освободи-ли. Забавно было наблюдать как ”Катюши” били по старой молотилке, видимо, приняв ее издали за фашистский танк. Утром выпроводили хмурых озлобленных немцев, в женских теплых одеждах, а в 10 часов вечера хата заполнилась радостными голосами наших солдат. Такой толчее радовались безмерно. Настелили свежей соломы по всей хате, ребята расстелили плащ-палатки и забылись сном. А один самый молодой боец-чуваш после первого боя всю ночь звал маму. Эта ночь стала самой волнующей и ра-достной в короткой девичьей жизни Маши. Верилось, что и отца Филиппа Даниловича Тюхта где-нибудь на освобождаемом Кавказе такие же незнакомые соотечественники пригреют и покормят. Две недели стояли в селе красноармейцы, пока готовили пере-праву через Донец. Почти все там и погибли. Долго боялись купаться, потому что из реки то и дело доставали трупы и переносили в наши братские могилы. Туда же пере-несли и найденных в феврале старосту с семейством. Их пытали, издевались, на его теле вырезали пятиконечные звезды, у женщин отрезали груди и уши, проткнули щеки и жи-вы-ми сбросили в колодец…
С Победой вернулся домой отец. Родители прожили еще долгие счастливые де-сятилетия. А Мария выучилась и после распределения обрела вторую родину – Маг-нитку. Преподавала, работала коммерческим директором “Универмага”. Великую Оте-чественную войну помнит, советскую историю не забывает и старается донести правду о ней до молодых, по-прежнему состоит в единственной для нее раз и навсегда Ком-мунистической партии. Недавно побывала в родных местах, порадовалась, что и сего-дня донские поля такие же чистые и ухоженные, а земляки работящие и зажиточные.

Герои Советского Союза
Степаны прожили длинные и яркие жизни, а накануне 60-летия Победы более чем убедительным представляется определяющая роль в становлении их характеров Великой Отечественной войны.
Степан Пряников совершенно неожиданно стал первостроителем Магнитки. Ро-дом из Татарии, он известными решениями народной власти, озабоченной укреплени-ем тылов социалистического государства, в прямом смысле на собственной крестьян-ской телеге добирался до Южноуралья. Из одиннадцати душ семейства к месту спец-поселения прибыли…трое, он да две сестры. Куда было деваться, освоил новую и са-мую что ни на есть мирную строительную специальность каменщика, не одна сотня магнитогорцев и не задумывалась, что именно его умелыми руками и был обустроен их нелегкий быт на по тогдашним меркам центральной улице Соцгорода – имени великого русского композитора Чайковского. А пришла пора защищать родное советское Отече-ство, он с той же легкостью-покорностью патриота не на словах, но на деле понюхал пороха на Хасане и Халхин-Голе. Грянула священная война на Западе, он тут же был призван на передовую. Увы, как следует повоевать-то и не пришлось. Обиднейшее пленение, высылка в Словакию, унизительное полускотское существование, голодуха, изнурительнейшая работа до седьмого пота в лагере для военнопленных. Навыки ка-менщика пригодились и здесь, а не то так и сгинул бы по полной ненадобности. Долго не верилось, что война так затянется, а потому и хотелось выжить во что бы то ни ста-ло. Ведь в построенных им домах все-таки тоже будут жить люди, а не нелюди. Меся-цы и месяцы длилась эта заграничная каторга, сначала в лагере, потом все-таки, не дождавшись наших, не удержались и удачно сбежали к местным славянам-партизанам. Спасибо добрым людям – одели и обули, а шуба так и вовсе носилась и после войны больше десятка лет. Ноябрь сорок первого юный, совсем мальчишка Степан Токарев провел под Че-лябинском, осваивая пулеметное дело. Склонный к технике наладчик счетно-вычислительных машин Магнитогорского промышленного комбината, он без труда стал первым номером пулеметного расчета. Да так и остался им все минуты и часы, дни и ночи, месяцы и годы войны. Боевое крещение принял на Калининском фронте. А вер-нее сказать – получил наглядный боевой урок. Без должной артподготовки роту броси-ли в атаку. Два взвода на глазах Степана покосили почем зря. Его командир оказался мудрее и пожалел солдат – Родине были нужнее живые, а не мертвые. Деревушки в Подмосковье запомнились по названиям плохо, важнее для него было овладеть всеми премудростями боевого искусства, умело использовать складки местности, как рыба в воде ориентироваться в любой полевой обстановке. Это в кино герои минутами, взо-бравшись на бруствер окопа, призывали идти в атаку. В бою такие номера не проходи-ли, каждый метр фронта был пристрелян противником, в этом С. Токарев убедился на примерах гибели боевых друзей очень скоро. Весна 42-го. Непролазная грязь, а ведь пулеметчикам надо тащить на себе и 72-килограммового “максима”. Наша атака за-хлебнулась, дали команду отходить. Здесь и настигла шальная пуля Токарева. К сча-стью, ранение оказалось в руку, так что выбрался из переделки без посторонней по-мощи. Не бросил и пулемет. Так начался кандидатский стаж в ВКП (б) молодого бойца.
К лету 42-го на фронте наступила определенная стабилизация. Стали лучше кормить, не надо было разделывать убитую скотину или варить хлеб в каске напопо-лам со снегом, прикуривать от зажигалки убитого фрица. Побыв немного разведчиком, Степан вернулся на передовую. Здесь все было ясно. Наши – фашисты. Огневые точки врага – мой сектор обстрела. Направление наступления – пути возможного отхода. Бывал в критических ситуациях. В окружении. Присмотрелся, ба, да там “свой” брат-пулеметчики, поднялись и мимо них бегом, пока те развернулись, наших и след про-стыл. Рисковали? Да, но оправданно. Бой за высоту. Немцы сидят крепко. Часами Сте-пан наблюдал за их маневрами, перемещениями, а когда понял систему, то без едино-го выстрела взобрался на высоту и уж так настрелялся… Фашисты, полон грузовик, по-теряли бдительность. Токарев с расчетом в считанные секунды развернули свое гроз-ное оружие и мгновенно уложили десятки гитлеровцев. Бывали и другие эпизоды.
У Степана Пряникова качели судьбы по-прежнему раскачивались на сто восемь-десят градусов. Пробравшись к наступавшим c Востока нашим, он с друзьями угодил в новый плен, где было, что скрывать, что называется – все, их прописали во власов-цев, тогда тех ой как не жаловали. И это очень мягко говоря. Короче, фронтовая необ-ходимость взяла свое и их призвали опять под красные знамена, выдали оружие, а по-том и орудия. Степан обучился на артиллериста 76-миллиметровой гаубицы. Так и проделал с боевой подругой тот же путь на Берлин уже по третьему разу. Но уже гордо и значимо.
Тезке Токареву с “Максимом” больше нравилось видеть врага перед собой, хо-дить в атаку. Когда происходит полная концентрация, когда за минуту пролетает целая жизнь, когда не другим, но себе клянешься не пощадить и жизни ради победы. Ему до-водилось врываться непосредственно во вражеские окопы. Четырежды участвовал в форсировании крупнейших рек – Днепра, Десны, Нарвы, Щары. О, это особая опера-ция. Здесь нужна огромная личная храбрость. Степан Токарев в такие времена не ду-мал о Магнитке, семье, Родине. Нет, освободить Союз от врага значило в конкретной обстановке продвинуться еще на одну, другую, третью сотню метров, огнем выкурить фашистов и заставить бежать под угрозой уничтожения. Cтепан становится самым опытным в роте. А было ему чуть за двадцать. Старший сержант заменяет при случае единственного офицера, своего друга Виктора Козычева. Если говорят о фронтовом братстве, то их отношения таковыми и были. Общались не по уставу, не по званиям, а по именам. Делили буквально все. Казалось, быть их дружбе вечной. Май 45-го стал последним для войны, последним и для друга…А Степану повезло. Пять ранений, но ведь все-таки вернулся живой. C орденом Ленина и Золотой Звездой на груди – Геро-ем Советского Союза. Получил разом зарплату за войну 3700 рублей и 23-летний па-рень пошел учиться в 6 класс.
Пряников тем временем опять проехал всю страну и после Победы над герман-скими фашистами отличился в Маньчжурии в боях против японских милитаристов.
Степаны друг о друге не знали. А встретились фронтовики уже много лет спустя, благодаря тому, что дочка Татьяна к статусу сестры первого Степаныча - Бориса с ра-достью добавила статус жены второго Степаныча - Виталия, соседа, одноклассника по 16 школе, однокурсника по МГМИ. И как хорошо, по-мужски крепко подружились их от-цы-фронтовики. Степан Кириллович не кичился своим геройством, выучился, догнал ровесников, дослужился до должности начальника цеха на метизно-металлургическом заводе. С удовольствием занимался воспитанием не только своих, но и сотен чужих детей, впрочем, для таких людей чужих детей не бывает. Степан Семенович переква-лифицировался в электрики. Никто не знал все эти подстанции, кабели, сети Левобе-режья лучше него. Косыгин, премьер наш, приезжал, так и тут без Пряникова не обош-лось, он обеспечивал визит по “электрической” линии. До 75 лет хватило сил дорабо-тать ему в электрохозяйстве комбината. Cоревновались Степаны между собой, пожа-луй, только в искусстве настоящего русского застольного трепа да деревообработки. Наточить на самодельном станочке деревянных заготовок да соорудить из них класс-ный шифоньер или диван – вот тут они старались переплюнуть один другого изо всех сил. А в остальном все домашние заботы делились поровну, по-людски, не забывали и огородничать, и выбираться на природу.
По-разному сложилась фронтовая история Степанов. Одного за геройство по-мещали на пару с “Максимом” в музей, расписывали в книгах. Другой оказался как все. Но их одинаково любили и вечно помнят дорогих родных отцов-Степанов Татьяна Сте-пановна Токарева, Борис Степанович Пряников и Виталий Степанович Токарев.

Раны Кранны
Сорок третий год. Начало июня. Самая сердцевина Великой Оте¬чественной войны. Впрочем, кто об этом тогда ведал? Никто. Для страны Советов позади были 2 года от-ступле¬ний, потерь и поражений. Дня 22-лет¬него Георгия Кранны - тоже. Да и могло ли быть иначе, если родная страна, словно убаюканная грандиоз¬ными трудовыми штур-мами на Маг¬нитке, ДнепроГЭСе, Турксибе, в Арк¬тике, жила по законам мирного време¬ни. А черные силы Запада замышляли и реализовывали планы новой войны. Возмож-но, сидя в окопах или сдавая один город за другим, досадовал Геор¬гий на руководите-лей державы или вспоминал месяцы «подготовки» к во¬енным операциям под Сверд-ловском, когда отрабатывали противодействие супостату на макете пушки - попросту бревне на телеге...
Писал в Магнитогорск матери очень редко, да и особо хвастать было нечем. Штатные политагитаторы призывали к победе, а сухие строчки Совинформбюро говорили сами за себя: ведя тя¬желые бои, наши войска сдали, сдали, сдали... Немец взял в блокаду Ленинг¬рад, дошел до Москвы, Волги, Кавказа. Но не зря ведь, в конце концов, пере¬строился на выпуск военной продукции трудовой тыл. «Тыл - фронту!» - и миллионы снарядов, тысячи танков, орудий и самолетов выходили из-под рук рабочих, специали-стов, женщин, детей и подростков, чтобы окончатель¬но сорвать коварные планы врага и от¬бросить его со своей земли. Итак, наступил июнь сорок третьего. 227-я Кубанская дивизия перешла в долгожданное наступление. Освободи¬ли Армавир, Невинномыск. Восемь дней фашисты держали оборону под Краснодаром. Но и здесь атаки наших войск имели положительный конечный результат. Затем бои пошли с пере¬менным ус-пехом. Несколько раз одна только станица Красноармейская пе¬реходима из рук в руки. И когда, казалось, все худшее уже было позади и наступление продолжилось в прав¬лении станицы Петровской, с ним случилась беда. Связист на ММК, он и на фронте за-нимался тем же делом. Разница лишь в том, что связь прихо¬дилось восстанавливать под огнем противника. Дело было в лимане - заливе с плоскими бе¬регами, откры¬тыми для не¬мецких снайпе¬ров. И никакие камыши спасти не могли. Георгий об¬наружил ме-сто повреждения линии связи, подплыл к нему, соединил про¬водники, но в тот же миг почувствовал сильный жар в правой руке. «Ранен!» - понял он. Нырнул и, загребая од-ной левой, сумел доплыть до своих. Но из строя выбыл надолго - пуля оказалась раз-рывной и раздробила кость. Более двух месяцев он находился в госпитале «Крепость» в Кисловодске. И надо же такому случиться, что именно здесь, в приемном покое тру-дилась его сестра Клавдия. До встречи с ней у Георгия за плечами уже были сотни, тысячи кило¬метров фронтовых дорог. После госпиталя Г. Кранна был на¬правлен в пол-ковую школу младших командиров. Затем участвовал в фор¬сировании пролива между Азовским и Черным морями. Начались долгие и ожесточенные бои в Крыму. Фашисты поступали хитро: занимали третий эшелон обороны, впереди выставляли румын, а по-ближе к фронту формиро¬вания из местных перебежчиков. В ка¬меноломнях их достать было очень трудно, поэтому даже при малой чис¬ленности они умудрялись выворачи¬ваться из сложнейших, казалось бы, безнадежных ситуаций. В итоге из Ставки Верхов-ного Главнокомандования поступил приказ: «Прекратить на¬ступление!» Наверное, это было верным решением. Только скопив побольше сил, сосредоточив значитель¬ные силы авиации, дальнобойной ар¬тиллерии, имело смысл продвигаться вперед. И вес-ной сорок четвертого по¬сле мощной артподготовки наши вой¬ска неудержимо двину-лись вглубь Крыма. Керчь, Феодосия, Симферо¬поль, Ялта брались уже сходу. Но под Севастополем, на Сапун-горе, фашисты создали сверхукрепленные пози¬ции и стояли насмерть. Беспрерывно приходилось чинить снизь, выводимую из строя бомбовыми ударами. В день победного штурма Сапун-горы 7 мая 1944 года Георгий Кранна вместо по¬ходных торжеств оказался в бессознательном состоянии в ялтинском госпитале. Снаряд попал в командный пункт, осколком Георгия ранило в голову. После лечения он попросился в 109-ю гвардейскую дивизию, где был назначен командиром отделения, пе¬реквалифицировавшись из связиста в пулеметчика. Его расчет, начиная с бо¬ев в Бессарабии, достойно прошел по Европе, поднявшись по Дунаю почти до самых его истоков. Румынский Галац и югославский Белград, венгерский Будапешт и австрийская Вена, все крупнейшие порты Дуная, десятки других крупных и мелких городов и насе-ленных пунктов были освобожде¬ны Георгием Кранной и его товарищами по оружию. День Победы их часть встретила в чехословацком Брно, где «задержалась» после пражского по¬бедного парада еще на целый месяц, помогая налаживать мирную жизнь. Благодарные жители делились с ними всем, что у них осталось после фаши¬стской аг-рессии. Бои закончились. Но не закончилась война. Эшелон миновал Москву, Челя-бинск и только здесь они узнали, что предстоит разгромить милитаристскую Япо¬нию. Стремительный бросок через Мон¬голию, Манчжурию - и к благодарст¬венным письмам Г. Кранны добавляет¬ся еще одно: «Слава героям Хингана!» На Востоке он воевал уже командиром отделения 82-миллиметровых мино¬метов. Но и после войны с Японией почти год пришлось дожидаться демо¬билизации. Сомнений, куда возвращаться, не было. Конечно, в Магнитку, в цех связи металлургического комбината. Что он и сделал. А все-таки затейлива и подчас жестока жизнь. Его отец был раскулачен (хотя не имел ни единого наемного работника) и сослан на стро¬ительство Магнитки. Только и успел показать сынишке свою новую работу, куда его пригоняли под конвоем. Рыл фунда-мент под вторую домну - «Комсомолку». А в один из вечеров конвой его домой не дос-тавил. Поче¬му? Ответа нет до сих пор. Даже от¬чество Георгий Янович носил не отцов¬ское (Густавович), а дедово. Послевоенная биография целиком связана с комбинатом.

Любовь в Карелии
Этой удивительной истории, как и Победе, ровнехонько 60. Впрочем, и наша Победа сродни Олимпиаде, им отведен краткий лишь по меркам Истории-старушки четырех-летний срок.
Великую Отечественную Леша и Сима встретили бесконечно далеко друг от друга.
Леша Рябчиков, сын тамбовского крестьянина, участника гражданской, обитатель ба-рака под Магнит-горой, мечтавший водить такие же паровозы, как давший день рожде-ния второй малой родине – Магнитке, в местной школе ФЗО стал только слесарем. Снижение призывного возраста с 21 до 19 вмиг расстроило и его новые профессио-нальные устремления. Отправился по неизведанной профессии защищать русскую землю на северной горячей финской границе. Здесь же получил и настоящее боевое крещение, увы, потерял своего лучшего друга. Потом поручали задания в суровых по-лярных водах, однажды суждено было выживать трое суток по пояс в студеной воде, без пищи, без питьевой воды, без сна.
Cима Градобоева, марийская селянка, по примеру отца, первого председателя колхо-за, уверенно верховодила уже в октябрятской звездочке, потом в пионерии и комсо-молии. После школы осталась в ней …учительницей. Но сердце горело, звало на под-виги. И девчушка при первой возможности сорвалась добровольно на фронт, вслед за отцом и братом. Не слушая благоразумных доводов матери, в лучшем платье и туфлях на шпильках!? В Горьком отчикали густую, ниже спины, косу и определили в телефони-стки. Сима с завидной легкостью обогнала девчат-ровесниц и с курсов вышла началь-ником станции. Дослужилась до штаба Рокоссовского. Да, фронт, да, смерти вокруг, но у командарма хватало отеческих чувств не к красноармейкам, но девчонкам. Ни разу не обратился по уставу, только по именам, как к дочерям.
Лето по всем очевидным признакам предпобедного 1944 года Леша и Сима встретили вместе – под столичным карельским Петрозаводском. В одном полку, в одной больше-вистской ячейке. И незаметно, бережно, боясь в этом признаться самим себе, начали задумываться о будущем и выстраивать общий и пока такой хрупкий мирок. “Война спишет,”- это не про них. Опьянение освобождением социалистической Родины, не-умолимая близость Победы, невозможная к сдерживанию, прущая безумная энергия молодости – все сыграло свою роль. Между боями Леша и Сима начали встречаться, очарованные друг другом, оба веселые и словоохотливые, интересные один больше другого. Дружеские отношения на глазах однополчан перерастали в куда более глубо-кие и по-настоящему взрослые. Честно говоря, среди рядового состава такие отноше-ния не приветствовались, но уж так чисты и искренни были их взгляды, прикосновения, поцелуи, что командиры не посмели категорически пресечь нарождающееся самое святое чувство между мужчиной и женщиной. Тайные, страстные, сладостные свида-ния на изумрудной карельской природе продолжались и развивались по безальтерна-тивному вечному сценарию влюбленных.
Когда беременность составила четыре месяца, пришлось делать выбор. Конеч-но, он был в пользу новой советской жизни. Cима уехала рожать домой к матери. А ее старшина в качестве командира батареи продолжил службу до Победы. Их первая дочь родилась словно по красноармейскому заказу 23 февраля 1945 года. Улучив мо-мент, зарегистрировались в Архангельске. А после демобилизации Алексей уже как за-конную жену увез Серафиму к своим родителям в Магнитогорск. Родительский собст-венноручно сооруженный дом на поселке Димитрова под Магнит-горой навсегда стал и их родным гнездом. Дружно, учитывая легкий, добрый нрав Симы, жили душа в душу со стариками, нарожали пяток сыновей и вторую дочку. Их дом никогда не закрывался. Единственный телефон на поселке, установленный им как представителям самой близкой к людям местной советской власти, требовал и формального круглосуточного доступа каждому, да и Сима чувствовала себя обязанной контактировать со всеми, защищать слабых, старых, малых от не всегда порядочных соседей. И ее боялись по-боле милиционера. Учительница и телефонистка Серафима Алексеевна осталась та-ковой даже когда ноги отказали напрочь, до последних дней жизни. Алексей Григорье-вич и сегодня помнит ее только добром. Любовь, рожденная войной, оказалась фан-тастически живучей и не закончилась смертью одного из их Пары.

Королевское спасибо
Король Норвегии Харальд V прислал письмо: «В эти дни вы вспоминаем собы-тия 60-летней давности, когда солдаты Красной Армии пересекли границу Норвегии и освободили северные районы нашей страны от нацистских оккупантов. Освобождение произошло в ходе тяжелых и кровопролитных боев с большими потерями советских солдат, в том числе на норвежской земле. Все норвежцы глубоко и искренне благодар-ны храбрым солдатам Красной Армии за их вклад и понесенные ими потери. 60 лет тому назад норвежцы и русские стояли бок о бок в борьбе против общего врага. Дра-матические события 1944 года стали частью нашего общего исторического наследия. Сегодня норвежцы и русские мирно сотрудничают во имя достижения лучшего будуще-го для наших народов». А я хочу рассказать об одном из магнитогорцев, кому персо-нально адресовано это благодарственное королевское спасибо.
Июнь рокового сорок первого юный Вася Хлопцев встретил, будучи многообе-щающим станочником-фрезеровщиком основного механического цеха Магнитогорского металлургического комбината имени Сталина. Правда, это имя не вызывало в нем ни-каких патриотических чувств и ассоциировалось только с неправедными идеологиче-скими расправами. Но когда Верховный Главнокомандующий объявил Отечество в опасности, тут уж было не до выяснения отношений. Цех в считанные часы опустел и вот уже Вася в числе первых сотен мобилизованных Магнитогорска отправился товар-ным эшелоном в Челябинск. Через две недели магнитогорцы оказались в чудесном го-родке на Свири – Лодейном поле. Дальше на баржах поднялись до села Девятины Вы-тегорского района, вблизи которого и расположился лагерь. На арке ворот их встретил огромный аншлаг: «Дадим Волго-Балтийский канал в марте 1943 года!”. Все работы на канале, конечно, были прекращены и ребят переправили под Ленинград, в Чудово. Красные командиры чрезвычайно внимательно отнеслись к комплектованию частей из новобранцев. Мастер-золотые руки Хлопцев был определен в саперы. Cапер ошибает-ся один раз в жизни. Фрезеровщик-сапер Хлопцев не ошибся за 1418 дней и ночей Ве-ликой Отечественной войны ни разу.
Часть приступила к сооружению оборонительных рубежей - противотанковых рвов, дотов, дзотов. Магнитогорцы влились в 67-й отдельный инженерно-саперный ба-тальон. Несмотря на первые поражения на фронте, моральный дух оставался непоко-лебим, они верили в силу советского народа, в то, что удастся переломить ход войны в свою пользу. После контрнаступления под Москвой эта вера переросла в убежден-ность, что Победа станет лишь делом времени. Батальон являлся резервом Северно-Западного фронта и потому то и дело перебрасывался с места на место. Приходилось минировать и разминировать, строить мосты, наводить переправы. Иной раз давались задания по ту, безнадежную, сторону грани жизни и смерти. Ночь хоть выколи глаза. Минеры работают вслепую, фашистские захватчики слышат шорох и истошно орут: «Рус, капут!”. Выпустят осветительную ракету – тут уж сровняйся с родной земелькой и забудь о своем карабине, позже – 72-зарядном Калашникове. Геройство не в обмене на конкретного супостата. Отдача сапера с установленным комплектом противотанко-вых мин стократ выше. Потери среди своих были ошеломляющи, но и действовали крайне отрезвляюще. Нет, страха не было. Вернее, он преодолевался с приходом опыта. А еще все более усовершенствовавшихся миноискателей. Васю поначалу це-нили, когда раздавал пайку положенной махорки (дома не курили ни дед, ни отец), но потом по-настоящему оценили за маленькие и большие профессиональные хитрости, стоившие сохраненных жизней многим и многим однополчанам. Особенно много сил было отдано строительству дороги через топкое болото Невий Мох. Дорога состояла из бревенчатых настилов и служила для танков и автомобилей. Это была практически единственная дорога, по которой обеспечивалось материально-техническое снабже-ние всего фронта.
Впереди были бои под Старой Руссой, уже в составе Прибалтийского фронта: форсирование реки Великой, наступательные действия в районе Ново-Ржева. Ох, здесь у Васи был форменный час истины! Приказ был жесток: навести понтонную пе-реправу, а про свои укрытия …забыть. Два часа бойцы лежали на открытом поле под перекрестным обстрелом готовых к наступлению советских войск и обороняющихся гитлеровцев. Поднял Вася голову – вокруг одни воронки и трупы, трупы, тру-пы.…Понял, что родился в рубашке. Наступление, понятно, было сорвано. До победно-го боя пришлось еще сколько попотеть, устроить врагу после коварного обхода жаркий котел. Потом 67-й батальон был переформирован в 223-й и введен в состав 20-й ин-женерно-саперной бригады. Прибыли в Лодейное Поле. Боже мой, на месте “чудесно-го” городка усилиями фашистов остались одни развалины…
В составе Карельского фронта под командованием Кирилла Афанасьевича Ме-рецкова бригада подготовила выход к советско-финской границе. В третью годовщину войны началось наступление южного крыла Карельского фронта. Тяжелейшим участ-ком стала быстрая, судоходная Свирь шириной 350 метров и глубиной 10 метров. В жаркий полдень после мощной артподготовки наши войска двинулись вперед, в реку – на двухстах автомашинах-амфибиях, лодках, плотах, любых плавучих подручных сред-ствах. Под вражеским артиллерийским и пулеметным огнем наводились понтонные пе-реправы для пропуска техники. К вечеру были наведены два моста и двадцать паро-мов. Главные силы, включая танки, устремились на отвоеванный правый берег. За ус-пешное форсирование Свири всем его участникам была объявлена благодарность Верховного Главнокомандующего товарища Сталина, а Москва салютовала Карель-скому фронту, за три дня боев освободившему 200 населенных пунктов. Батальон, в котором сражались магнитогорцы, был удостоен ордена Красного Знамени и стал име-новаться Свирским. Было взято направление на Олонец, путь к которому преградило очередное из бессчетного числа топкое болото. Многие считали эту местность вовсе непроходимой. Но наши солдаты под вражеским огнем построили дорогу, преодолели болото и буквально на плечах противника ворвались в тыловую зону его укрепленного района. В конце июня Кировская (Мурманская) железная дорога была очищена от не-приятеля. Столица нашей Родины вторично за неделю посылала Карельскому фронту приветственные залпы из 224 орудий. Многие магнитогорцы были отмечены за эту операцию орденами и медалями. Незаметно и уж конечно без вышеупомянутых коро-левских приветствий проскочили государственную границу с Норвегией, с боями дош-ли по побережью Северного Ледовитого океана до Киркенеса.
9 мая 1945 года батальон с оставшимися в живых магнитогорцами, в числе кото-рого был и ефрейтор Хлопцев, встретил на подъезде к Новосибирску. И все же война для них еще не закончилась: впереди были приготовления на государственной границе в районе реки Черной, бои от Градеково до Мудандзяна.
Василий Павлович Хлопцев десятилетия после войны так же трудился станочни-ком-фрезеровщиком в механическом цехе ММК. Построил на поселке Крылова собст-венными руками дом, cделал счастливой за более чем полвека их супружества Ольгу Антоновну, вместе подняли детей и внуков, никогда не расстается с гармошкой, оста-ется безмерно веселым и даже озорным человеком. Уж он-то цену жизни знает как ни-кто. Увы, отмечать 60-летие уже придется практически в одиночку.

Он взял и отстроил Берлин
К войне Гришка Обухов из Карагайки не поспел ни возрастом, ни ростом. Но ше-стнадцатилетнее комсомольское сердце не знало удержу и он раз, другой, третий, уго-ворив местных райвоенкоматчиков, прибывал по следам отца-лесника, а теперь фрон-товика в Челябинск. А оттуда ворачивали назад. Задача Южноуралья была другая – запустить 200 эвакуированных предприятий. И лишь когда потенциал области возрос втрое, Сталин дал добро на комплектование танкового корпуса из местных юных доб-ровольцев, не попадавших в разнарядки Народного комиссариата обороны. К сереб-ряному юбилею Красной Армии десятки тысяч наших земляков подали заявления в танкисты. Конкурс – 20 человек на место! И его Гриша выиграл. Но это было только начало.
Первомай сорок третьего – принятие воинской присяги, а 9 мая, день в день за два года до победы, вручение народного наказа и Красного знамени, прощальный залп с площади Революции и собранные руками челябинцев “тридцатьчетверки” из магнито-горского металла покатили на Запад, на Берлин. Курск, Орел, Белгород – великие тан-ковые сражения Великой Отечественной стали боевым крещением наших земляков. Гриша начал военную карьеру заряжающим, выучился и водить танк, но все-таки льви-ную долю фронтового пути Уральского добровольческого танкового корпуса в 3800 ки-лометров провел …наверху. Да-да, в буквальном смысле наверху, на раскаленной от работы мощного двигателя броне танка, ухватившись за поручень, он рвался под ог-ненной лавиной вперед, навстречу, нет, не смерти, но свободной жизни Родины-России и родины-Урала.
26 раз Москва салютовала уральским танкистам, они стали гвардейцами, с че-стью выполнили наказ. В Октябрьские праздники и Грише, наравне со всеми, посчаст-ливилось отписать отчет о боях домой. А похвастать десантникам было чем. Cколько их было – лихих атак, разведывательных рейдов, когда вокруг были одни враги и на-деяься можно было только на свои силы, ум, выдержку. Бывали и оборонительные за-дачи по сдерживанию противника на фронте в 25 километров. Что скрывать, не обхо-дилось и без ранений. Война есть война. На царапины никто внимания не обращал, но даже когда Гриша получил огненный осколок в левый бок, прямо под сердце, то и здесь он уговорил командиров не отправлять в госпиталь, а отлежался рядом с земля-ками пару недель и снова ринулся в бой. Кто тогда думал о бюллетенях, справках о ранениях, льготах? Не ранен и все. Так же кончилось и второе ранение – в ногу. После взятия Львова в рядах наших танкистов царило счастье – появились первые герои Со-ветского Союза, бригада стала краснознаменной. Душевный подъем был необыкно-венным, наступление за границами СССР - неудержимым, победа приближалась не-умолимо. После форсирования Нейсе началась заключительная битв аза Берлин. По пути освобождали узников концентрационных лагерей, среди которых оказался и пре-мьер-министр Франции Эдуард Эррио, тот самый, что признал в 1924 году молодую советскую республику.
Битва за Берлин запомнилась Григорию не только своим сумасшедшим накалом, но и тем, что впервые он увидел вблизи не разъяренные глаза гитлеровцев, но потух-шие взоры мирных немецких стариков, женщин, детей, ради счастья которых вроде бы и велась эта война. Они совали нашим бойцам фотографии самых дорогих людей, умоляли пощадить, полагая, видимо, что и русские солдаты пришли в Берлин за тем же, что и фашисты в Россию – грабить, насиловать, убивать. Обидно было – им при-несли свободу, а они большей частью разбежались от нас по окрестным лесам. Ос-тавшиеся бродили как тени. Белые флаги, платки, повязки символизировали, что нем-цы встретили не освободителей от фашизма, а всего лишь их победителей. В Перво-май Григорий сотоварищи расписались на стенах поверженного рейхстага и…рванули в Прагу, на помощь восставшим.
И еще 5 лет не мог вернуться домой юный и холостой Григорий Обухов. Обуст-раивал новые дружественные нам власти в Германии, Чехословакии. Венгрии, Авст-рии. Верно ждала и дождалась своего любимого в Магнитогорске девушка Таня, с ко-торой они прожили обеспеченные фронтовиками долгие десятилетия мирной второй половины ХХ века.

Братские могилы
И опять будет 9 Мая… А было и первое. Для меня. В пятьдесят каком-то году. Обе моих мамы, и родная Анна Захаровна Кудряшова-Мягкова, и ее сестра Татьяна Захаровна Кудряшова-Титова – крестная, обе очаровательные, тонкорукие, голубогла-зые, с ямочками на гладких, даже бархатных щеках, непривычно неулыбчивые, стро-гие, истопив домашнюю печурку и приготовив на ней так любимые мной сладкие пи-рожки с садовым земляничным вареньем, про меня словно забыли, даже и не угости-ли, а в разговорах уже неделю-другую то и дело мелькало словосочетание “братские могилы”. Надо сходить, пойдем, с утра…
Казалось, целую бесконечность трамвайная “четверка” колесила по Централь-ному переходу, вдоль проходных металлургического комбината, поселкам Левобере-жья. Наконец, прибыли на 9 Января, спустились к кладбищу, продрались через забро-шенные могилы первостроителей тридцатых к …братским? И да, и нет. Как это? Мне предъявили две могилы. Одну, с большим деревянным крестом, моего дедушки, их от-ца, Захара Гавриловича Кудряшова. Волжского потомственного крестьянина, удачли-вого участника первой мировой, нежданно-негаданно нашедшего покой в южноураль-ской земле после угроз буржуазного Запада и вынужденного обустройства черноме-таллургического гиганта силами комсомольцев-добровольцев и таких как он крепких основательных мужиков-середняков. Другой могилой была братская. С малюсеньким крестиком, без единой надписи и уж тем более фотографии. Да и какое фото: год рож-дения – 1941, год смерти – 1942. Девять месяцев мама носила Юрочку под сердцем, девять месяцев отвела ему магнитогорская тыловая голодная действительность. До того я уверенно считал своим старшим братом Шурика, родившегося после возвраще-ния отца Михаила Васильевича Мягкова с фронта в Победном сорок пятом.
Но это оказалась не та братская могила. Почистив могилы родственников, под-ровняв роскошный куст буйной майской изумительно благоухающей сирени, развесив и разложив бумажные веночки, цветочки, печенье и те самые пирожки, мы последовали чуть дальше. И оказались на настоящих братских могилах. Меня очень удивило, что и здесь сестры почтили чужие могилы неменьшим вниманием, хотя фамилий родных здесь не было. Крестная (в моем понимании и произношении – кресна, никакого отно-шения не имеющая ни к кресту, ни к матери), все ходила и ходила вокруг могил, навер-ное, в сотый или тысячный раз после более десятилетия назад отгремевшей войны ища свою толком и не ношенную новую фамилию – Титова, и имя любимого мужа Шу-рика. Сталинградское Новогодье сорок третьего отняло у нее юного супруга. Да как ко-варно. Его так и не нашли на поле боя, так все было перепахано танками. И у него нет даты смерти. Даже в Магнитогорской Книге Памяти стоят нули – пропал без вести ну-левого января. Его именем и назван оказавшийся волей войны старшим братом Шурик.
Родители мечтали о трех детях, отняла война первенца, дали жизнь мне. Выхо-дит, спасибо за мою жизнь…войне?! А уж когда пошел следующий родственный круг, то первенец у нашей сестры Любови Михайловны Аристовой был назван по понятной причине Юрочкой. Получив первую зарплату, я изготовил таблички на памятниках род-ных. Юрочка тоже обрел день смерти – нулевое июня сорок второго. Сегодня по обе ручки от него оба деда, второй - Василий Степанович Мягков, наш отец и мамы-сестры Кудряшовы-Титова-Мягкова.